«Не нужно ждать вдохновения»: Сарик Андреасян — о русском культурном коде и сериале «Мендельсон»

В начале октября вышел новый комедийный сериал продюсера Сарика Андреасяна «Мендельсон», в котором бывшему офицеру ВДВ достаётся свадебный салон. В интервью RT кинематографист поделился деталями создания нового проекта, творческими планами, а также рассказал о грядущих работах, в том числе о масштабной экранизации «Евгения Онегина». Продюсер также раскрыл секреты свой работоспособности и объяснил, в чём заключается культурный код отечественной аудитории.

• © Фото из личного архива

— Откуда взялась идея сериала «Мендельсон» про бывшего бойца ВДВ, который стал руководителем свадебного салона?

— Мне сценарий принесли, и в первоначальном варианте эта история была про бандита. Обсудив на ТНТ идею, мы решили сделать героя вэдэвэшником, потому что не хотели сходства с «Физруком».

Это классическая комедия положений, где герою достаётся то, что ему несвойственно. И теперь он должен поменяться и стать лучше, стать другим, принять такие вещи, как любовь. Классическая поучительная история, милая, осознанная, не такая хулиганская, какие мы привыкли видеть на ТНТ, более безопасная, семейная. Я думаю, очень симпатичная, в какой-то степени это «Папины дочки»: герой — одинокой вэдэвэшник, у которого трое детей.

— Роль одного из главных отрицательных персонажей исполнил Тимур Батрутдинов. Как так получилось?

— Тимур, во-первых, лицо телеканала ТНТ, а во-вторых, как мне кажется, он недооценëн. Я решил дать ему неочевидное амплуа, потому что мы привыкли видеть его в роли хороших парней, а тут он, скажем так, плохой персонаж, что, опять же, раскрывается не сразу. И у них очень хороший тандем с Ольгой Тумайкиной. Если смотреть сериал в прогрессии, то мы будем получать удовольствие от того, как они существуют вместе.

— Кстати, о тандеме. Вам не кажется, что в этой истории дуэт отрицательных персонажей может показаться зрителю более ярким, чем положительные? Тумайкина и Батрутдинов сами по себе довольно колоритные, а уж в роли злодеев тем более.

— Такая сильная сторона — это дополнительный козырь, чтобы привлечь зрителей. Лично я всегда переживаю за злодеев в кино. Мне кажется, такие роли более многогранны. У положительных героев меньше возможностей открыться, потому что у них чёткая линия — они хорошие. А у отрицательных диапазон намного шире.

— Сколько свадеб снято для сериала и что было самым непростым в этих эпизодах?

— Как это обычно бывает, самое сложное — массовые сцены. По-моему, в десятой серии есть история, когда герои проводят свадьбу в парке в День ВДВ. Конечно, они пытаются сделать всё, чтобы гости не пересеклись с военными. Там человек 100 вэдэвэшников, человек 100 на свадьбе, режиссёру управлять такой командой сложно. Или сцены, когда герои толкали машину, прыгали с самолёта — мало того что этот самолёт ещё надо найти, но и снять, как будто бы ты спрыгнул. Это всё тросы и так далее. А свадеб — в половине серий есть такие приключения.

— У этой истории открытый конец или вы планируете продолжение?

— У первого сезона закрытый конец, но у нас есть самый важный движок — свадебное агентство, которое в итоге достаётся главному герою, и если у сериала будет хорошая доля, то историю можно продолжать. У нас в каждой серии может произойти какой-то ивент, который люди организовывают, плюс есть параллельные линии — любовь, ненависть, семейные трудности…

— Вы также работаете над экранизацией «Денискиных рассказов». Почему решили взяться за неё?

— Я вырос в Советском Союзе, хоть и не сильно его застал, и мои дети читают «Денискины рассказы». Знакомая сказала, что права на произведение свободны, а наследники готовы к переговорам. Я стал глубже изучать, спрашивать других друзей-кинематографистов и пришёл к выводу, что это мощный бренд, ещё с советских времён. Но возник вопрос, где будут смотреть детский контент: у нас немного мест, где показывают такое кино. В прайм-тайм идут взрослые сериалы, а не детские. Но после успеха нашего сериала «Манюня» я понял, что аудитория есть, дети готовы смотреть, родители готовы включать. Я более чем уверен, что «Денискины рассказы» будут ещё успешнее, потому что если бренду «Манюня» десять лет, то «Денискиным рассказам» — 50, это несколько поколений.

— А ещё вы планируете экранизировать «Домовёнка Кузю». Не переживаете, что ремейк любимого аудиторией советского мультфильма могут воспринять неоднозначно?

— Мы делаем кино, у нас не мультфильм. И экранизируем мы не мультфильм. Вот 1 января выходят «Бременские музыканты», к примеру, у них непосредственно переработка советского мультфильма, а мы купили произведение и снимаем по книге. Безусловно, мы сохраняем персонажей — и Нафаню, и Кузю — и внешнего сходства добиваемся, потому что важно, чтобы зритель их узнавал, но в целом вы увидите новый контент. Такого не будет, чтобы надругались над вашим детством.

• © Фото из личного архива

— Ещё один ваш грядущий проект — «Тень Чикатило». Вам не кажется, что освещение жизни подобных персонажей может показаться кому-то романтизацией образа злодея? Как не перейти эту грань и не задеть людей?

— Уже вышло два сезона «Чикатило», и это самый хитовый сериал за всю историю онлайн-кинотеатра Okko. У него были бешеные рейтинги и просмотры. Есть жанр «советский детектив», и я делал «Чикатило» таким осознанно. И если правильно его воспринимать, то будет ясно, что это история о том, что маньяк не человек с ножом и в дурацкой маске, как в американском кино. Он может выглядеть интеллигентным, хорошо одетым, а опасность всегда может быть рядом. Это история про то, что нужно быть осторожным и беречь себя, своих детей. Вопрос в том, какие выводы люди хотят из этого сделать.

Я не считаю, что искусство может сподвигнуть кого-то на плохие поступки, это всё абсолютно выдуманные вещи. Задача — быть интересным, понимаете? А наблюдать за злом и за тем, как добро его находит и наказывает, всегда интересно. Что уж тут греха таить, это наша история, реальные люди. Мы же с вами, когда смотрим сериал «Наркос» про Эскобара или «Крёстного отца», не говорим, что они романтизируют наркоторговцев. Только почему-то, когда в России начинаются съёмки каких-то таких реальных историй, идут разговоры про романтизацию. Во всём мире снимают сериалы про маньяков, убийц, мафию и так далее, и никому это ещё сознание не поменяло.

— Вы сейчас упомянули тот же «Наркос». У вас лично есть ориентиры в плане качества сериального материала?

— Все культовые я смотрел: «Игру престолов», «Наркос», «Острые козырьки», «Большую маленькую ложь»… Вот «Наследники» из последних, что меня завораживает, — потрясающе сделанная вещь. Самые хитовые вещи нельзя пропускать. Иногда, если есть время, я смотрю по одной-две серии и российских сериалов, чтобы знать, чем занимаются коллеги. Но уже давно нет понятия «российский сериал», «американский», «венгерский», есть определённый уровень мирового качества. Мы не можем производить что-либо, делая вид, будто люди ничего больше в жизни не смотрели. Мы же понимаем, что все наши зрители смотрели и голливудское, и то, что на Netflix выходит, и поэтому в любом случае смотреть нужно, чтобы соответствовать.

— Как вы чувствуете себя в условиях изменившегося рынка? В одном интервью несколько лет назад вы говорили, что полнометражному кино сейчас живётся хуже, потому что зритель выбирает платформы. Сейчас, когда российский рынок покинули крупные западные игроки, как считаете, это новое окно возможностей?

— Можно диссертацию защитить на эту тему, но я попробую коротко сказать. Сейчас каждую неделю выходит два-три российских фильма, но в году мощными событиями становятся максимум десять, как и раньше. Дело не в количестве картин, а в масштабе и, как бы это странно ни звучало, в маркетинге. Кино стоимостью 500 млн рублей вы вряд ли будете выпускать без рекламы. Вы вкладываете в неё, и тогда можно делать миллиардные кассовые сборы. А когда у вас маленькое кино, вы ничего не зарабатываете в прокате и просто стараетесь продать его на телевидение, на платформу, каким-то образом окупить. Тут уже вопрос задач.

Я лишь говорю о том, что, пока в России не будет в год примерно 30 блокбастеров, мы не сможем заменить Голливуд, который выдавал нам каждые две недели какой-нибудь блокбастер. Мы же пока выпускаем блокбастер один раз в два месяца. Тут ещё работать и работать. Мелкое кино не может заменить Голливуд, хоть 300 сними. Почти не бывает такого, чтобы фильм за 30 млн рублей собирал 400. Это всё равно должен быть крепкий проект, масштабный, и, конечно, его должен поддерживать какой-то холдинг, будь то ВГТРК, НМГ или «Газпром-медиа». Без всех этих составляющих счёта не будет, поэтому я по-прежнему считаю, что полнометражное кино — это системно убыточный бизнес. С сериалами чуть другая обстановка.

Голливуд ушёл полтора года назад, но вы же понимаете, что и кино делается год-полтора. Оценить то, к чему мы пришли, сможем только через года два. Никто ведь не знал, что Голливуд уйдёт, и к этому не готовился. По сути, мы только сейчас снимаем картины, которые должны сделать так, чтобы этот рынок не умер и не стал пиратским.

— У вас впереди огромный проект под названием «Онегин», и это ваша первая экранизация настолько серьёзного и масштабного произведения. Что вы чувствуете при этом?

— Я сейчас как раз в Питере, у меня завтра съёмочный день. Чувствую волнение, и не только я, но и вся группа. Но самое важное — мы уже отсняли, наверное, час фильма, и это выглядит потрясающе, невероятно убедительно, масштабно, и я более чем уверен, что, когда у «Онегина» случится успех, мы откроем определённый пласт. Начнут экранизировать русскую классику, потому что, как мне кажется, до этого ей не было уделено должного внимания — либо делали какие-то театральные постановки, либо артхаусные эксперименты, но масштабной экранизации российской классики — минимум.

Тот же «Чебурашка» вышел и открыл целый пласт семейного кино. Сейчас «По щучьему велению» выходит, «Бременские музыканты» и так далее. Это же всё, по сути, благодаря успеху «Чебурашки». Продюсеры России поняли, что, оказывается, это можно просто переснимать. Да, я понимаю, что в какой-то степени здесь нет новаторства, но в целом это правильно для индустрии. Мы с «Онегиным» вообще будем первыми, и это же парадокс, что за 100 лет его никто не экранизировал. Был британский вариант, который, будем откровенны, несмотря на то что Рэйф Файнс ­— великий артист, не прижился, потому что у авторов нет понимания того, как в реальности устроена российская культура. Это мой самый масштабный фильм, и я рассчитываю, что он будет иметь оглушительный успех.

— Откройте завесу тайны — кто попал в актёрский состав «Онегина»? Хотя бы пару лиц, пожалуйста.

— Нет-нет, нельзя. У нас часто любят делать выводы до того, как увидят материалы. В ноябре или декабре появятся постер и трейлер, и люди сразу увидят, что всё это убедительно. Если я вам назову фамилии, а у вас в голове есть какие-то стереотипы, вы не поверите, что эти люди могут подходить на роли, поэтому я выдержу паузу.

— Заинтриговали. У вас огромное количество проектов. Скажите, пожалуйста, в чём ваш секрет продуктивности?

— Я каждый день как бы хожу в кино. Что я имею в виду? У меня есть офис, творческая команда, не одна, их несколько, и я просто прихожу в 9-10 утра на работу, целый день занимаюсь кино: захожу в кабинет, читаю с людьми один сценарий, обсуждаю его, потом другой. И тут же иду в монтажку, в звуковую — у нас такой цикл, мы всё делаем под ключ. Я просто прихожу каждый день на работу и занимаюсь тем или иным проектом. Понятное дело, есть проекты, где я режиссёр, и я езжу на съёмки. Там, где я не режиссёр, контролирую монтаж, хожу на читки, принимаю сценарий.

Многие думают, что если вы делаете много, то у вас нет времени быть творческим. Нет, это всё творческая работа. Давайте по-честному: какая-нибудь компания Universal — либо Sony, Disney — производит невероятное количество контента каждый год. Это 40 полных метров, 100 сериалов и так далее — и ни у кого не возникает вопроса, как вице-президент Disney держит это всё в голове. Вопрос правильного делегирования и понимания, что нам не нужно ждать вдохновения: есть такие вещи, как трудолюбие.

• © Фото из личного архива

— В сети сейчас ходит информация, что у вас в работе более 40 проектов-экранизаций. Это правда?

— У меня есть около 40 сценариев, которые мною разработаны либо выкуплены, но они не находятся в стадии съёмок. Я постоянно в процессе поиска хорошего материала. Когда вы заказываете сценарий, получаете удостоверение национального фильма, это всё попадает в реестры и, если я соберу все сценарии, которые я заказал за пять лет, то там может быть и не 40, а даже больше.

— А по какому принципу вы отбираете материал для этих проектов?

— Я работаю на «Газпром-медиа», делаю контент для Premier, ТНТ, Okko, у меня есть сериал на Kion, в то же время снимаю прокатные картины. Я понимаю, где и что нужно показывать. Но есть идеи, даже талантливые, которые я отвергаю, потому что не знаю, где их можно показать. Очень важно понимать сбыт. Мы можем произвести, но, если это некому продать, — зачем? Я знаю, что в России в прокате любят драмы, комедии, фильмы по реальным событиям, масштабные экранизации. К примеру, я раньше пытался заниматься фантастикой, но отбросил это, потому что понял, что не идёт в России фантастическое кино. Вернее, идёт, но с Запада. У меня были фильмы «Мафия: Игра на выживание», «Кома», причём если вы посмотрите, то сможете убедиться, что они качественные, одни из лучших фантастических проектов, сделанных в России. Но для людей все эти блокбастеры — вотчина Голливуда. Они говорят: «Когда мы идём на российское, хотим смотреть душевное, доброе, честное. А от Голливуда ждём «Трансформеров». Я это называю культурный код. Вот в нашем культурном коде есть «Онегин», есть «Движение вверх», но нет «Звёздных войн». Я тоже раньше делал много ошибок, и поэтому, когда мне кто-то приносит фантастику или фильм ужасов, я говорю: «Нет, спасибо, не надо».

Многое связано с советским прошлым. Допустим, я знаю только один советский хоррор — и это за 70 лет — «Вий». Мы никогда не были страной, которая, как Голливуд, производила каждый месяц четыре ужастика. Мы делали военное кино, комедии, душевные фильмы, мелодрамы и так далее. И эта культура до сих пор сохранилась. Что у нас сегодня становится популярным: спортивные драмы, или «На солнце, вдоль рядов кукурузы» про нашего героя, или комедии. Это всё про нас, через нашу душу. Мы не можем завтра взять и сделать «Индиану Джонса». Никто в это не поверит.

• © Фото из личного архива

— Вы неоднократно очень критически высказывались о любых попытках пиратского показа западного контента на платформах и в кинотеатрах. В чём причина такой радикальной позиции?

— Моя позиция основана на банальной экономике. Государство тратит миллиарды рублей каждый год на поддержку российского кинематографа. Для чего? Чтобы люди производили кино, выпускали его в кинотеатрах, на платформах и чтобы отрасль жила, были рабочие места, зрители, чтобы всё это работало. Когда вы делаете кино для проката, 50% стоимости билета отдаёте кинотеатру, 50% приходит к вам. Когда кинотеатр показывает пиратский контент, то вся стоимость билета достаётся ему. Какой тогда смысл крутить ваш фильм, если вам ещё нужно отстёгивать 50%? Получается, что кинотеатрам вообще не нужно будет российское кино, они просто от него откажутся. И тогда в чём смысл? Государство будет заливать деньги, а фильмы будут оставаться на полках. Как мы таким образом поддержим индустрию? Мы её погубим, если разрешим пиратство.

— Вы одновременно продюсер, сценарист, режиссёр, актёр. Какое из этих амплуа вам ближе, к чему больше душа лежит?

— Я, на самом деле, не актёр и даже не сценарист. Я писал 15 лет назад, когда мы только начинали, молодёжные комедии разрабатывали, и тогда мне казалось, что это весело, смешно. Я себя сценаристом не считаю, потому что есть действительно гениальные, талантливые авторы. А актёром тем более — я появлялся два-три раза в кадре: либо играл самого себя, либо режиссёра по кадру. У меня две ипостаси: я режиссёр и продюсер. Но как режиссёр я могу сделать только два-три фильма в год. Как у продюсера мой спектр шире. В какой-то степени последние три года я ощущаю себя больше продюсером. Но опять же, когда я снимаю «Онегина», во мне выключается продюсер и я по максимуму делаю для своего фильма всё в рамках творчества, чтобы это было особенное кино.

— Расскажите, почему вы решили сделать продолжение сериала «Счастливы вместе»? Что вас привлекло в этом проекте?

— Это идея Тины Канделаки. Я просто зашёл как-то к ней в офис на очередные переговоры, и она мне сказала: «Сарик, давай делать «Букиных». Именно «Букиных», не «Счастливы вместе», потому что брендом всегда были Букины, в нашей стране эта фамилия раскрутилась. И я ответил ей: «Ты знаешь, это прекрасная идея, это действительно культовый сериал». Но его есть смысл делать только при условии, что все четыре артиста снова согласятся, потому что иначе уже не будет того волшебства. И я взял на себя задачу договориться с артистами, встретился с каждым, обсудил, и выяснилось, что люди спустя десять лет не против снова осчастливить зрителей.

Я вообще считаю, что ностальгия — это большое чувство и очень русское. Мы идём смотреть фильмы про Высоцкого, про хоккеиста Харламова, или «Движение вверх» — нам всегда нужно испытывать эту гордость, ностальгию. И мне кажется, что уникальность «Букиных» будет в том, что ты видишь, что эти герои тоже выросли, как и ты, они вроде весёлые, у них всё в порядке, и ты понимаешь, что и ты тоже счастлив. Мы будем подчёркивать, что время прошло, не станем делать вид, что на дворе 2007 год. Они будут современные, как и мы. И в какой-то степени, я думаю, они смогут послужить хорошим лекарством для человека, который пришёл после работы, решил отдохнуть, и вот Букин снова с ним, как это было много лет назад.

Источник